Сергей Смирнов: «Есть цель, чтобы медиа стали неким надзорным органом»
- Вкладка 1
Сейчас все чаще появляются своего рода гибридные СМИ – «Медиазона», «Такие дела». То есть вроде бы и не СМИ, а про что-то, связанное с делом. Это такая новая тенденция или просто у нас вытеснена «нормальная» журналистика?
Конечно, вытеснена. И финансовая проблема с большой журналистикой. Поэтому и появляются small-медиа, специализирующиеся и сосредоточенные на какой-то теме. Я лично думаю, что такая тенденция продолжится. В мире, на самом деле, похожие процессы. Проблема в том, что медабизнес – это тяжелая история, как правило, в очень большом минусе. Редко какие медиа выходят в плюс. Есть же история с платным доступом, которую много кто вводит – даже The Guardian собирается. The New York Times и все топ-медиа, а у нас «Ведомости» и Slon уже ввели платную подписку. Это способ выживания. А small-медиа просто на меньшие деньги может заниматься какой-то своей темой.
Тем не менее, они еще и практикоориентированы. То есть «Такие дела», условно говоря, прикреплены к благотворительным фондам. У вас тоже есть правозащитная организация «Зона права». Такое сращение происходит, потому что журналист у нас больше, чем журналист, или что?
Нет, мы не занимаемся правозащитой. Мы занимаемся не больше, чем журналистикой. Я думаю, что просто есть вопросы специализации – в чем ты хорошо разбираешься и чем можешь заниматься. На самом деле, я бы, конечно, делал медиа обо всем, но на это нет ресурсов. Пришлось выбирать тематику, которую мы способны потянуть. То есть суды в России мы потянуть можем, а, например, суды за границей уже нет. Вот сейчас мы немножко расширились. Правда, о западных судах и о заключенных там мы все равно не пишем. Но теперь стараемся писать хотя бы о российских гражданах за границей. Украинские события долго не трогали – и не потому что хотели или не хотели, а потому что ресурсов нет. В итоге мы вели так называемые онлайны судов, потому что не все же могут ходить на суд, мягко говоря. А в судах же часто происходят какие-то дикие вещи. Так что это бывает впечатляюще. Особенно на громких процессах. Особенно аргументы сторон. Больше всего понравился в этом плане процесс Сенцова-Кольченко, когда там доказывали, что фильм «Обыкновенный фашизм» – отягчающее обстоятельство. Бывают очень интересные нюансы.
А вы знаете, кто ваш читатель?
Примерно знаем. Наши читатели в значительной мере журналисты и те, кто хорошо следит за повесткой и за политическими судебными событиями. В том числе журналисты, которые потом из наших историй стараются делать более широкие сюжеты. Мы, кстати, так и задумывали. Относительный экспертный сайт. Я еще два года назад говорил о том, что у нас вся политика будет в судах и в уголовных делах. Мало кто верил. Но вот сейчас в 2016 году это абсолютно точно. Одни суды. Больше ничего не происходит.
То есть вы оказались в мейнстриме. Создавая сайт, вы ориентировались на судебную журналистику, какой она была до этого, или на что-то западное?
Ну как. Почему так получилось и я занялся этим – я в Газете.ру был даже не судебным, а военным корреспондентом. Просто так вышло, что я следил за «болотным делом» с самого начала и о нем писал. И как-то втянулся. И уже тогда понял, что, условно, с гражданским обществом будут расправляться через уголовные дела. Но я всегда более-менее интересовался темой. Хотя, если копнуть историю, у нас же ничего нового сейчас не происходит. XIX – начало XX века. Царская Россия точно так же, просто более мягко поступала по отношению ко всей оппозиции, к гражданскому обществу. Мы реагируем на любые претензии к нам через уголовные дела и преследования. Это просто классический российский вариант взаимоотношений власти и гражданского общества. И Советский Союз всегда реагировал на любые проявления недовольства через суды и уголовные дела. Только в 90-х стало чуть меньше, но, тем не менее, тоже были политизированные процессы. А в итоге в 2000-х мы вернулись к старой системе. Просто надо зафиксировать этот момент. Суды и уголовные дела как политический момент важнее выборов, я абсолютно в этом уверен.
Сейчас вы пристально занимаетесь этой темой – замечаете какие-то тенденции, какие-то большие волны усиления репрессивности и потеплений?
Абсолютно. Вы знаете, очень легко прослеживаются тенденции. В России все живут кампаниями. Уже на моей памяти было несколько крупных, очень значимых кампаний. Первая – когда сажали украинцев. Огромная кампания. Потом сказали резко: «Стоп!» Все кончилось. Другая кампания – как у нас активно ловили шпионов. Сейчас идет кампания уголовных преследований в интернете – репосты, записи. Она тоже в какой-то момент закончится, и начнется следующая.
Можете уже предположить – какая?
Могу предположить, что будут пробовать заводить уголовные дела по старым записям и высказываниям в интернете. Кто-то ознакомился с какими-то записями и высказываниями по сепаратизму, по одобрению терроризма и прочее – и резко понял, что это было преступление. Я вполне допускаю, что достанут какие-то старые дела. Но это первая тенденция. Вторая тенденция – продолжат сажать друг друга. То есть продолжится что-то вокруг СК, губернаторов, мэров, полиции. Я все жду арестов в кругу правительства. Кампания по чиновникам продолжится.
Вы так уверенно это говорите. У вас есть какая-то картинка в голове, как этот пазл должен сложиться, к чему все это?
А, понимаете, это же логика репрессий. Сначала мы преследуем своих политических противников, как Сталин троцкистов. Долго. Потом мы начинаем расправляться с теми, кто ближе и, вроде как, теоретически союзники, но, на самом деле, противники. А потом начинается просто конкуренция спецслужб – кто тут самый главный. Я думаю, в ближайшее время мы еще увидим дела за сфальсифицированные уголовные дела. И будет откат от репрессий в том, что касается самой системы. Если репрессии начались внутри самой системы, значит, они либо продолжатся, либо приостановятся, а с этим приостановится и общее давление на общество. То есть я-то скорее понимаю, что просто это логика развития событий, она иной быть не может и заключается в том, что рано или поздно будут сажать и тех, кто сажал.
Звучит так, как будто репрессии – это такой отдельный механизм, в отрыве от политической воли или чего-то еще.
Нет, конечно, он запущен политической волей. Абсолютно однозначно. Но вопрос какой? Его можно запустить, но его не всегда легко остановить. Запущен он был против оппозиции, но надо же понимать, что дела в СК, дела против губернатора и все прочее – это логическое продолжение «болотного дела», я в этом уверен. То есть не будь «болотного дела», не было бы посадок губернаторов. А после «болотного дела» уже не могло не быть посадок губернаторов и теперь в СК.
Появление «Медиазоны» имеет какой-то обратный эффект на судебную систему, на правоприменение?
Да, на наш взгляд, этот эффект есть. Я лично очень горжусь историей с бейсджамперами – с высоткой и флагом, и оправдательным приговором, что совершенно уникальное явление. Мы активно освещали процесс, вели онлайны со всех судов. И не знаю, насколько и был ли вообще какой-то наш вклад, но оправдательный приговор в этой истории очень радует. У меня была очень интересная история с Забайкальем. Когда реально из Москвы, условно, прочитав заметку, позвонили и сказали: «Вы что там делаете?» Влиять можно, особенно на регионы. Я не питаю иллюзий, что можно влиять на какие-то политические дела, хотя вот по делу бейсджамперов, которое было очень близко к политическому, оказалось, что можно. Главное, чтобы обвиняемые не были политическими акторами.
А когда вы брались за эту работу, была у вас была идея, что это может быть способом что-то изменить в состоянии гражданского общества?
Всегда хочется на это надеяться, но вообще я пессимист. Конечно, есть цель, чтобы медиа стали неким надзорным органом. Но есть и проблема с тем, чтобы заниматься освещением некоторых дел. Очень сильно дискредитирована область журналистики по уголовным делам касаемо заказных статей. Мы очень боимся, что какие-то наши материалы будут восприняты как одна сторона против другой. Я, например, третий месяц занимаюсь делом новосибирского губернатора Юрченко, чтобы просто написать о нем нормальный материал, чтобы это не было воспринято как заказуха. Мы очень не хотим репутационно терять именно таким образом.
Но позиция-то у вас на сайте все равно есть.
Ну, мы стараемся, чтобы ее максимально не было. У нас нет слова «я», и нет оценочных суждений. Мы же берем реально пример «Коммерсанта», «Ведомостей», РБК с точки зрения самой журналистики. Новости у нас написаны по канонам. То есть не может быть никаких провоцирующих заголовков – мы даже выступаем против кликбейтовских заголовков. Вот этого всего не должно быть. Мы просто пытаемся, чтобы это был нормальный уровень журналистики. В силу своих возможностей. У нас, я надеюсь, и люди не самые слабые работают. То есть мы не будем писать с чьих-то слов. Мы вообще всегда требуем материалы дела полностью. Что происходит в суде – то мы и описываем. Кстати, поэтому мы и выбрали онлайны, чтобы позиция была минимальна. В конце концов, для обозначения своей позиции есть социальные сети.