«Возможно, нам удастся смоделировать процесс достижения социальных компромиссов»
- Вкладка 1
Дискуссионная школа GAIDPARK-ЛЕТО 2017 пройдет с 25 июня по 3 июля в Подмосковье. Заявки принимаются до 14 мая.
Социологи, политологи часто отмечают, что нынешнее российское общество разобщенно, атомизировано и представляет собой совокупность отдельных социальных групп и сообществ, лишь отчасти пересекающихся друг с другом. Вы согласны с таким утверждением?
Разрушение социальной ткани и некоторая атомизация действительно очень чувствуются. Это последствия обнуления в 1990-х годах нажитого в советские годы социального капитала: он оказался не нужен, непригоден в новой жизни. Последствия этой социальной катастрофы далеко не преодолены: мы по-прежнему не доверяем друг другу. Как показывают массовые соцопросы и исследования ценностей, большинство россиян склонно считать себя «нормальными», кооперативными, честными людьми, но уверены, что другой, чуть только ему представится такая возможность, — обманет, воспользуется ситуацией к своей выгоде и ущербу для другого, а то и предаст. Отсюда стремление всех контролировать, низкая ценность свободы, сложность общего действия. Волонтерство, участие в благотворительной деятельности, самоорганизация на уровне дома, микрорайона, профессии, ведения бизнеса в рамках одного города — все эти виды гражданской соорганизации у нас только начинают развиваться и встречают немало трудностей.
Почему так сложилось? Это наша такая изначальная историческая особенность или результат травматичного советского опыта? Например, политолог Екатерина Шульман считает, что советскому человеку были присущи скорее отрицательные, чем положительные социальные навыки и что советская власть сознательно разрушала структуры самостоятельного человеческого объединения.
Причина, конечно, в характере социального капитала в позднесоветский период и в пореформенные годы. И в СССР, и в странах соцлагеря — всюду, куда приходили компартия и советская госбезопасность, первым делом каленым огнем выжигались гражданские организации. Это великолепно показала Энн Эпплбаум в книге «Железный занавес: подавление Восточной Европы». В СССР любая неформальная горизонтальная активность была подозрительна. Пишешь? Вступай в Союз писателей. Собираешь почтовые марки? Иди во всесоюзное общество филателистов. Ты женщина и хочешь заниматься политикой? Прямая дорога в Комитет советских женщин. Любая активность за пределами подобных организаций была подозрительна, и если в ней появлялись политические нотки — жди доноса.
Отсюда проблема публичной немоты, о которой писал социолог Борис Гладарев: в публичном поле коммуникация разворачивается на официальном языке, где есть начальники и подчиненные. В частной жизни мы мало говорим о публичных проблемах, а если и говорим — то на непубличном языке. Посередине между этими зонами — пространство немоты.
Как преодолеть эту тотальную отчужденность и враждебность между различными слоями общества? Что нужно сделать, чтобы наши люди научились слушать и слышать друг друга, чтобы они расширили свой круг доверия?
Не думаю, что здесь возможен единый рецепт. В 1990-х годах во многих школах практиковалось обучение дебатам. Сейчас есть дебатные школы и клубы в некоторых университетах, дебатные программы Фонда Егора Гайдара, InLiberty, Школа гражданского лидерства, программы Фонда Кудрина. Сотрудники Европейского университета в нескольких городах построили практику партисипаторного бюджетирования: простые граждане договариваются друг с другом и с властью о том, как потратить бюджетные деньги. Это все очень полезный опыт, но это капля в море. Очень многое зависит от системы образования, но здесь ситуация только ухудшается.
К счастью, время лечит любые травмы. Поколения, которым сейчас меньше 25 лет, во многом свободны от советского наследия. Кроме того, очень важны достижения: каждое из них многократно увеличивает ресурсы общества, уверенность в своих силах. Зона тем, остающихся запретами, табу, постепенно становится меньше. За последние годы появились примеры разговора о женском насилии, об этом тяжелом опыте. Но государство противодействует само- и соорганизации людей, ведь теми, кто научился это делать, сложнее управлять. Поэтому ответ на такие успехи — закон о декриминализации побоев в семье.
А по каким границам проходят сегодня линии разлома в нашем обществе?
Вероятно, главный разлом — между теми, кто «включает мозг», и теми, кто опасается это сделать, как человек, сильно и против своей воли набравший вес, боится подойти к зеркалу. Второй разлом — между теми, кто готов жить в сложном, плюралистичном мире, где нет единой «истины», и теми, кто считает правым только себя, а то и готов убивать других — тех, кто придерживается чуждого образа жизни, воззрений, вообще живет неправильно. Таких людей очень просто обидеть. Это делает каждый, кто живет не как они — самим фактом своего существования. Началось с Сорокина и «Тангейзера», затем появились законы об оскорбленных чувствах (верующих, патриотов, националистов и так далее), возбуждении ненависти к таким социальным группам, как чиновники и полиция. Оскорбленные чувства становятся мелкой разменной монетой в идеологической политике. Если люди на все обижаются, ими очень просто управлять.
Третий разлом — между теми, кто допускает, что личность и общество, пройдя через сложности соорганизации, способны решить множество проблем самостоятельно, и теми, кто такой возможности не видит, и решение всех проблем склонен возлагать на государство. Обратная сторона этого патернализма — тотальное недоверие человеческой природе («все врут», «все будут воровать», «все страны враждебны нам и только и думают, как бы поставить на колени» и прочее).
Как вы думаете, сколько времени должно пройти, чтобы в нашем обществе сформировалась полноценная культура диалога и сотрудничества? Можно ли это сделать исключительно целенаправленными усилиями самого общества, без какого-либо участия власти? Или нам всем придется ждать, пока этой проблемой озаботится государство?
Государство того типа, которое сформировано у нас, может только помешать. Ему нужна социальная аномия — дезинтегрированное состояние общества, отсутствие общих норм и ценностей в качестве действенных регуляторов поведения. Такое общество прямо требует авторитарного руководства. Времени, чтобы общество вырастило у себя коммуникативные навыки при противодействии государства, как это происходит у нас, нужно, увы, немало. Уже четверть века прошла, и как бы не потребовалось еще столько же. Разумеется, можно вообразить себе государство другого типа, которое не будет мыслить себя «над» гражданами и будет содействовать диалогу между группами. Но для того, чтобы государство хотя бы двинулось в эту сторону или, по крайней мере, перестало мешать в этом направлении идти, общество должно стать достаточно сильным и самостоятельным. Увы, государство к такой политике можно только принудить: права не даются, а берутся. Поэтому нам предстоит долгий путь.
Могут ли такие проекты, как наша летняя школа, в принципе повлиять на эту печальную ситуацию положительным образом?
Конечно. Школа выращивает людей, которые лет через десять — пятнадцать станут лидерами мнений, проводниками изменений. Предыдущие гайдаровские летние и зимние школы были посвящены экономическим, политическим, историческим сюжетам. В этот раз мы с креативным директором Фонда Егора Гайдара Катей Беленкиной хотели сделать культурологическую школу. Но в процессе подготовки поняли, что получается школа про диалог, трудности коммуникации, ее язык. Она будет очень непростой для всех участников, но безумно интересной: возможно, нам удастся смоделировать процесс достижения социальных компромиссов и выработки правил игры.