Константин Сонин: «Многие экономисты мечтали бы, чтобы их посты в блогах вызывали дискуссию в обществе»
- 1
В четвертый день Летней школы GAIDPARK-2014 с лекцией об экономическом прогнозе развития России выступил известный экономист, профессор и проректор НИУ ВШЭ Константин Сонин. Наш модератор и экономический обозреватель журнала Forbes Борис Грозовский поговорил с одним из главных спикеров дня о том, какова сейчас роль экономистов в России, какие вопросы им сегодня приходится решать и почему у нас не принято включать людей науки в экспертные сообщества.
Известно, что состояние экономики отчасти можно диагностировать по тому, как часто экономистам приходится отвечать на те или иные вопросы. То есть когда цены начинают расти, все спрашивают, а что с инфляцией, а что у нас там завтра с рублем и так далее. Стали ли сейчас вопросы звучать чаще, чем раньше? Какова вообще среднесрочная динамика различных обращений?
Среднесрочная динамика примерно такая же, только, к сожалению, экономических вопросов стало гораздо меньше, потому что мне кажется, все понимают, что экономический курс сейчас определяется абсолютно внеэкономическими соображениями. Конечно, задают вопрос про последствия санкций. В то же время вопрос про последствия санкций в каком-то смысле так прост, что это никому даже неинтересно и уж тем более люди не хотят слышать однозначно негативные ответы. Например, если речь идет про инфляцию, про мировой кризис, про бюджет, там всегда все-таки есть «с одной стороны – с другой стороны», какие-то зеленые ростки, плохо, но какие-то улучшения, а в санкциях, понятно, нет ничего хорошего.
То есть получается, что сейчас экономистов больше спрашивают про санкции и политику, а не про экономику?
Мне кажется, одно из печальных последствий развития событий в последние месяцы – это то, что более важные экономические вещи явно как-то выходят из поля зрения и руководства страны, и населения. То есть даже когда возникает вопрос про санкции, он всегда задается в том смысле, что мы принимаем геополитическую и политическую реальность как данность и смотрим на последствия. При том что мне, например, кажется, что для нас сейчас принципиальный момент: что нужно поменять во внешней политике, чтобы даже действующие санкции прекратились.
В каждый период есть какой-то вопрос, над которым больше всего хочется думать, биться, решать. При чем не только индивидуально, но и коллективно. Вот, допустим, в 90-е или еще чуть раньше Гайдар с командой думали, как отпустить цены, что делать с приватизацией и так далее. Есть ли, с Вашей точки зрения, такой вопрос сейчас? По поводу чего следовало бы собраться и подумать?
Мне кажется, что в последнее время интересный вопрос был: как так вышло, что пути или, во всяком случае, результаты экономического перехода во всех странах, прежде социалистических, оказались примерно одинаковыми, а политического – абсолютно разными. Но человек так мрачно смотрит на вещи, что, мне кажется, на следующий год нас будет занимать вопрос, каким образом оказался возможен такой откат назад, который произошел в последние два года. Потому что если это не исторически беспрецедентно, то это как минимум нечто, что имеет очень мало исторических прецедентов. Например, можно вспомнить так называемый тезис Пшеворского о том, что если страны достигают некоторого уровня благосостояния, то потом не происходит обратного перехода от демократии к авторитаризму и, я бы даже сказал, к деградации государственного устройства. К этому всегда был контрпример, Пшеворский об этом писал, это Аргентина в 1976 году. Хотя примеров в пользу этого тезиса десятки, если не сотни. Сейчас же мы получили еще один, второй контрпример. У нас переход от относительно демократического устройства состоялся даже при более высоком уровне благосостояния на душу населения, чем у Аргентины в 1976 году.
А если смотреть не на уровень экономического развития, а на уровень развития институтов? Вот при таком уровне развития институтов соскочили обратно в регресс.
Я бы сказал, что тут еще немного загадочна гладкость этого регресса, потому что опыт Латинской Америки ХХ века показывает, что можно иметь выборы – может быть, несовершенные, какими они были у нас в 90-е на региональном уровне, – а потом, допустим, происходит военный переворот и все эти выборы отменяются. Таких случаев было много. А чтобы просто происходил такой вот распад одновременно государственной власти и отношения к ней, это какая-то аномалия.
Вы совершенно прекрасный колумнист. Насколько тяжело быть русским Полом Кругманом? Приносит ли это какие-то дивиденды и накладывает ли это какие-то сложности в отношениях с чиновниками, например?
Я бы сказал так, что дивиденды совершенно очевидные. Думаю, что очень многие экономисты, более выдающиеся ученые, чем я, в Америке и Европе, мечтали бы писать регулярную колонку или чтобы их посты в блоге действительно вызывали какую-то дискуссию в обществе в целом. Но просто там, где более высокая конкуренция, ты не можешь быть одновременно одним из самых успешно публикующихся ученых и известным колумнистом. Потому что тот же Пол Кругман, став профессиональным колумнистом, грубо говоря, перестал заниматься наукой. То есть по части самоудовлетворения – конечно, ты можешь все это совмещать, быть во всех бочках затычкой, к тому же еще и большая административная нагрузка. А отрицательная сторона – ну, конечно, я думаю, что мой рейтинг в мировой науке был бы выше, если бы я ничем другим не занимался.
Закрывает ли это дорогу к различного рода консультационной деятельности?
Вы имеете в виду какую-то политическую позицию? Безусловно… Но даже не то чтобы политическая позиция. Я бы сказал, просто экономическая компетентность закрывает дорогу в некоторые экспертные сообщества. Это же не только для меня – сейчас есть десятки людей, которые регулярно публикуются или публиковались когда-то в научных журналах, но абсолютно минимально участвуют в экономической дискуссии. То есть у нас реально есть только один человек – это Ксения Юдаева, которая когда-то публиковалась в журналах и даже имеет неплохую цитируемость, она один из научных лидеров в России по цитируемости, и которая участвует в экономической политике. Я даже не уверен, что это мои политические взгляды. Мне кажется, это просто полная наша непривычка использовать кого-то, имеющего хоть какое-то отношение к науке, в экспертной деятельности.