Владимир Радченко: «Ужесточение закона вообще ни к чему не приводит, кроме излишней репрессивности»
- Вкладка 1
Все мы вроде бы знаем, как это бывает в теории: обществу нужны правила, которые бы регулировали его жизнь, и таким образом возникают законы. Как же так происходит, что все начинается во благо общества, а заканчивается «законом Димы Яковлева» и «пакетом» Яровой, которые вызывают огромное неприятие того же общества и все-таки принимаются?
Давайте будем говорить так: в принципе, закон – это норма поведения для субъекта общества. И может быть три ситуации, когда мы сталкиваемся с тем, что закон начинает вызывать критику или отторжение. Первая – закон устанавливает такие параметры, для которых в обществе нет ни экономических, ни социальных условий. Некий идеал, который сегодня не осуществим – и это самый мягкий случай отклонения от нормы. Вторая ситуация связана с тем, что закон может преследовать определенные идеологические установки и фактически насильно внедрять те или другие стандарты поведения. Ну и третья ситуация – это то, о чем вы только что сказали: есть конкретная задача, которую, как кажется, надо решать определенному кругу лиц. Это притесняет, так или иначе, права и возможности, экономические, политические и социальные, широкого круга лиц – как юридических, так и физических. Вообще, в классическом понимании, закон – это обязательный для исполнения круг моральных требований. Мораль широка – права уже. Но это в идеале. А поскольку законы творят люди, то ничто человеческое им не чуждо.
Этой же человеческой природой объясняются и колебания от либерализации к ужесточению и обратно, например, законодательства в отношении бизнеса или прав и свобод граждан?
Если говорить конкретно о бизнесе, тут, понимаете, мы опять упираемся в определенные моменты. Бесспорно, всем хочется иметь мощную, развитую экономику. Но то, как это делают в новой России, больше похоже на желание делать рыночную экономику без предпринимателей. Отчасти это ментальность, заимствованная из предшествующего периода исторического развития, отчасти желание решить свои материальные проблемы за счет предпринимателей. Мотивы разные. Но, так или иначе, все они связаны с тем, что предпринимательство ограничивают, причем достается, прежде всего, мелкому и среднему бизнесу, потому что крупный бизнес, понятно, аффилирован с солидными государственными структурами и должностными лицами.
Более того, наше российское право немножко странное, и это началось еще с советских времен. Когда-то Владимир Ильич Ленин сказал, что для нас нет ничего частного – все публично, имея в виду правовые отношения. При том что классически право делится на публичное и частное. Но, к сожалению, это смешение у нас происходит и сейчас. Вот взять хотя бы дополнение статьи о мошенничестве: появилось три новых части – о преднамеренном неисполнении договорных обязательств. Серьезная уголовная ответственность – вплоть до, по-моему, семи лет лишения свободы. Что происходит? А происходит то, что вообще-то это сфера частного права. И затаскивать эти отношения в право публичное, коим является уголовный кодекс, в общем-то, серьезная ошибка. Кстати, на это в свое время обратил внимание наш крупнейший ученый в сфере цивильного права Толстой. Он назвал наше право гермафродитом именно из-за того, что государство через уголовное право лезет в вещи, которые должны регулироваться сугубо правом частным.
А есть еще какие-то примеры, когда таким же образом нарушалось бы частное право?
Статья 171-я – незаконное предпринимательство, которая живет благополучно в уголовном кодексе, несмотря на острую ее критику. Кстати, такой нормы не было даже в советском праве. Я сам 1941 года рождения и помню 1945-46 годы. Инвалиды войны тогда все чем-то занимались у себя дома – кто сапоги чинил, кто жестяные изделия делал и так далее. Но, если райфинотдел их ловил, они просто облагались небольшим штрафом. Никому в голову не приходило возбуждать против них уголовное дело. Здесь, знаете, все идет от непонимания рядом лиц, что функция государства в рыночной экономике, особенно в нынешней кризисной, заключается не в том, чтобы поймать, лишить и наказать, а в том, чтобы поймать и помочь легализоваться.
Но, с другой стороны, надо понимать, какие задачи сейчас стоят перед государством. Задачи простые. Чем больше у нас произведут, тем больше будет ВВП. Я часто привожу пример фермера из Ставропольского края, который несколько лет назад взялся перерабатывать мусорную свалку. Городок Ново-Георгиевск, по-моему. Его поймали и привлекли к уголовной ответственности за незаконное предпринимательство – нет лицензии. Причем этот случай тогдашнее МВД описывало на своем сайте как пример для подражания. У нас вообще проблема. Когда я работал в суде, я все время видел, сколь важно, чтобы юристы приобрели экономическую грамотность. Когда судья или прокурор не понимают цели, ради которой закон написан, появляются парадоксальные вещи в его применении. Как говорится, вроде бы все правильно, вроде бы все прилежно, но в то же время делается прямо противоположное тому, что следует делать.
Есть расхожее мнение, что строгость российских законов искупается необязательностью их исполнения. С другой стороны, есть такое же мнение, что если ужесточить закон, то он будет лучше исполняться. Это так?
Знаете, я придерживаюсь прямо противоположной точки зрения. Ужесточение закона вообще ни к чему не приводит, кроме излишней репрессивности. И даже есть пример. Когда я закончил Саратовский юридический и уехал в Карелию работать следователем, вышел указ об усилении ответственности за хулиганство. Этому предшествовало постановление от 23 июля 1966 года ЦК КПСС и Совета министров СССР «О мерах по усилению борьбы с преступностью». Что было до принятия этого постановления? С 1961 по 1964 год преступность ежегодно медленно, но сокращалась, судимость снижалась, численность контингента, сидящего в тюрьме и иных местах лишения свободы, уменьшалась. Тогда Николай Анисимович Щелоков – был такой министр внутренних дел, человек, близкий лично к Брежневу, – с группой ученых МВД пришел к выводу, что если сейчас ударить по хулиганству, то, постольку остальные социальные формы преступности якобы ликвидированы, мы быстро приберем распущенных личностей, они перевоспитаются, и преступность резко пойдет на убыль, а потом и вообще, может, скончается. Этот прогноз оправдался только в одной части – первые два года преступность росла очень быстрыми темпами. Достаточно сказать, что за полгода после принятия указа об усилении от 26 июля 1966 года посадили людей больше, чем за весь предшествующий год. Итог? Преступность не захотела снижаться. Ужесточение наказания привело к тому, что мы в перспективе ухудшили криминогенную обстановку. Каждый год мы выбрасывали из мест лишения свободы в общество 300 тысяч человек, которые отсидели и, соответственно, формировали среду. Вот такие печальные факты.
К чему может привести нынешнее ужесточение в сфере бизнеса и малого и среднего предпринимательства?
Оно уже приводит – очень много самозанятых людей разоряется, бизнес сворачивается. Тут работает экономический фактор, но и фактор давления тоже исключать нельзя. Потому что и работники нашей полиции, и еще кое-кто – всякие ревизоры, проверяющие – видят в предпринимателях хорошую дойную корову. Это тоже ложится определенным грузом. Но тут интересен и другой фактор. Я одно время после ухода с работы преподавал в Московской государственной юридической академии. Говорил со студентами, интересовался, как они видят будущее. Вы знаете, что удивило? Сплошная ориентация на государственную службу. На худой конец, на адвокатуру. От былой тяги заняться чем-о самому, попробовать себя в бизнесе и так далее – ничего не осталось. Это тоже довольно показательно.
Когда наши студенты присылали конкурсные эссе на тему «Какой закон надо принять в России как можно скорее и почему?», многие писали, что все, что надо, есть, просто оно не работает.
Вы знаете, это одно из распространенных заблуждений – что все есть. Тут надо иметь в виду, что помимо законодательства существует практика, которая каким-то образом корректируется внизу. Есть такой показатель – когда я говорю о нем, даже у специалистов это вызывает удивление – количество сидящих в местах лишения свободы в расчете на 100 тысяч населения. Лет пять назад мы были впереди планеты всей. Сейчас, слава богу, у нас Соединенные Штаты Америки ушли вперед, потому что все-таки определенные меры по снижению жесткости нашего законодательства дали свои результаты. Этого отрицать нельзя. По крайней мере, сократилось количество судимых и сокращается регистрируемая преступность. Но, в любом случае, законодательство должно строиться таким образом, чтобы самый жесткий правоприменитель не мог выйти за логически справедливые рамки, которые требуются для правовой оценки совершенного деяния. Вот я вам говорил про фермера, который занялся переработкой мусорной свалки – вот что делал с экономической точки зрения? Увеличивал ВВП. С социальной точки зрения? Снижал безработицу. Какой общественный вред? Да никакого!
Если вернуться к тому, с чего мы начали и что все-таки закон написан во благо общества. Может ли сейчас общество как-то противодействовать тем законопроектам, которые оно считает ненужными или вредными для себя?
А как возможно заблокировать дополнение закона? В том-то все и дело. Еще Маркс с Энгельсом сказали, что ваше право – это воля господствующего класса, возведенная в закон. Здесь тоже воля господствующего класса, которая, к сожалению, далеко не всегда совпадает с тем, что хотели бы представители нашего общества.
Но институциональные теоретики говорят, что для того, чтобы изменился институт, нужны общественный спрос и политическое давление. Здесь это не работает?
Политическое давление? Ну, политическое давление работает по-любому. Но я думаю, что нам не нужны такие ситуации с политическим давлением, которые мы сейчас наблюдаем в Турции. Тогда всем будет плохо. Так что вопрос – в какой форме оно может проявляться.